позволяли получить укрытие, своевременную информацию о приближении регулярных войск. Население снабжало повстанцев продовольствием, лошадьми и хозяйственными средствами. Крестьяне считали повстанческих вождей защитниками от налогов. Захваченный ими хлеб из разграбленных ссыпных пунктов делился среди крестьян (подобную практику осуществляли, к примеру, Шевченко, Сикаченко, Вараксин, Булатов со своими отрядами). Жители сел и деревень отказывались помогать войсковым частям и власти в борьбе с повстанцами.
Примечательно в этой связи следующее документальное свидетельство. Командующий советскими войсками Тюменской губернии Г. А. Буриченков 7 мая 1921 г. направил телеграмму председателю Сибревкома И. Н. Смирнову, Помглавкому по Сибири В. И. Шорину и Тюменскому губисполкому. Командующий докладывал: «…Крестьяне Ишимского уезда на почве голода собираются толпами и разграбляют хлебные ссыппункты,… часть крестьян, с которыми также идут рука об руку местные волостные исполкомы и партийные организации, категорически отказались от предоставления подвод на вывозку хлеба, требуя вначале удовлетворения голодных крестьян. И даже в некоторых пунктах были созваны специальные совещания крестьян, совместно с волисполкомами и комячейками, на которых выносились соответствующие постановления, и после чего самочинно раздавался хлеб голодающим. Попытка наших воинских отрядов взять хлеб силою не привела ни к чему, т. к. открытая демонстративная стрельба по толпам, которые обступили хлебные ссыппункты и пытались разграбить их, никакого действия не произвела, и крестьяне, наоборот, взяли своих жен и детей, совместно с которыми вновь обступили хлебные пункты, настоятельно требуя расстрелять их всех вместе с детьми и женами, и тогда лишь вывозить от них хлеб. Такое положение дел пагубно отзывается на наши части, так как красноармейцы, естественно, видя такие картины, открывать боевого огня по крестьянам не будут, и в конце концов для выполнения приказа центра, и для того, чтобы заставить крестьян отдать хлеб и красноармейцев взять таковой силою, придется произвести массу расстрелов как среди крестьян, так и среди красноармейцев. Доводя до вашего сведения о создавшейся обстановке, прошу срочно инструктировать меня, так как я для выполнения приказа центра вынужден буду открывать боевой огонь по той же советской власти, какой и принадлежу сам, то есть расстреливать волисполкомы, комячейки, крестьян, красноармейцев. Срочно прошу ответа»[981]. Боевой командир Красной армии Буриченков, всегда готовый к решительным боевым действиям в открытом бою с противником, оказался растерян, когда увидел в качестве условного «противника» трудовую народную массу, отсюда его призыв «срочно инструктировать меня». В сибирских волостях прокатилась волна «бабьих бунтов». Так, в Бердюжской волости Ишимского уезда в мае 1921 г. поднялся голодный «бабий бунт»: около 600 женщин не дали продотряду вывезти хлеб, несмотря на угрозы оружием. Женщины успокоились лишь тогда, когда им выдали тысячу пудов. Усмирение «бабьего бунта» в Курганском уезде сопровождалось избиениями крестьян. Райпродкомиссар Лапсаков за это был даже арестован. Одной из причин подобных бунтов стал голод в производящих хлебных районах. В Ялуторовском уезде в мае 1921 г. крестьяне вместо хлеба употребляли суррогаты, в том числе красноармейские семьи[982].
Летом 1921 г. в Ялуторовском и Ишимском уездах существовали многочисленные организованные отряды повстанцев, объединявшие 300—500 человек. По данным Тюменского губчека, в Ялуторовском уезде общая численность повстанцев доходила до трех тысяч человек[983]. Пополнение отрядов бойцами и провиантом объяснялось недовольством крестьянства методами взимания продналога: сбор продналога в 1921 г. напоминал им продразверстку 1920 г. Бедное крестьянство, как и середняки, вынуждено было отдавать в счет продналога последнее зерно и картофель, приобретенные от продажи последней лошади или одежды и обрекалось на голод. Значительный недосев из—за отсутствия семян усугубился неурожаем вследствие засухи. Определение налога с площади крестьянского надела, который нечем было засеять, порождал недовольство, особенно среди бедняков. Крестьяне сокращали посевы не только из—за недостатка семян, но также из—за боязни, что выращенный урожай все равно отберут продорганы. Забивали домашний скот, чтобы уменьшить оплату налога. Продналог воспринимался той же продразверсткой, но замаскированной. Среднее крестьянство выражало недовольство гужевой повинностью из—за отсутствия фуража, упряжи, смазочных материалов и изнуренности лошадей. Немало было таких, кто бросали хозяйства и уходили в города или другие районы.
Термин «бандитизм» не определял реальную природу повстанческого движения. Конечно, среди повстанцев было немало уголовных элементов, занимавшихся разбоями, грабежом, но не они составляли большинство. Многие отряды отличались дисциплиной и организованностью, строгим подчинением вожакам. Примечателен в этом отношении текст приказа командира Н. Булатова по 1—му Ялуторовскому повстанческому освободительному отряду, изданный в сентябре 1921 г.: установить строгий военный порядок по примеру регулярных войск, командирам подразделений вменялось в обязанность сделать свою часть боеспособной и дисциплинированной. Отряд насчитывал до 450 всадников[984]. Примечательно следующее обстоятельство: по данным Тюменского губпродкома, повстанцы бережно относились к заготовленному продовольствию в продконторах и не расхищали его в период восстания. Свидетельством может служить также информация Сибревкома, что в мае 1921 г. на ссыппунктах в Ишиме, Голышманово, Маслянском, Викуловском, Карасульском скопилось 900 тыс. пудов хлеба из фонда продразверстки[985].
Необходимость ликвидации повстанческого движения в Тюменской губернии приняла чрезвычайный характер: под угрозой оказались посевная кампания и сбор продналога по губернии, а также возможное блокирование повстанцами железнодорожного сообщения между Тюменью и Екатеринбургом или Тюменью и Омском. Повстанцы убивали советских служащих, продовольственных работников (налоговых инспекторов), а также коммунистов. На заседании президиума Ялуторовского исполкома 1 июля 1921 г. выражалась озабоченность уездного советского руководства: попытки восстановить советский аппарат закончились новыми убийствами советских партийных работников, в результате ни один ответственный работник для восстановления ревкомов в этих волостях ехать не желает, из—за опасной обстановки работать там нет никакой возможности[986].
Летом 1921 г. губернское руководство осознало недостаточность военного характера борьбы против партизанской тактики повстанцев, поддерживаемых местным населением. Об этом свидетельствует политический отчет Тюменского губкома, направленный в августе в адрес ЦК РКП (б). В отчете критиковалась позиция военного командования, которое «борется по всем правилам стратегии, наступает, ведет разведку всех видов, и из этого ничего не получается, кроме бессмысленного гоняния бандитов с места на место, которые сегодня впереди, завтра в тылу, послезавтра рядом с деревней, в которой стоит наш отряд, грабят ссыппункт, а еще через несколько дней между двумя отрядами грабят продовольственный транспорт»[987]. Для эффективной борьбы с повстанческим движением требовалось включить в действие экономические и политические средства.
Особое значение имели экономические мероприятия. Разоренные продовольственной и семенной разверсткой, уезды получили, хотя и незначительный по объему, семенной материал из губернского фонда. Это касалось уездов и волостей, объявленных ранее самоснабжающимися, в первую очередь Ишимского уезда, которому было отпущено 30 тыс. пудов семян. Данное решение было принято губернскими властями после доклада специальной комиссии губкома РКП (б) о результатах поездки в Ишимский уезд на заседании губкома 3 мая 1921 г. В докладе отмечалось: «Фактически там советской власти в течение восьми месяцев не существовало. Существовала какая—то дикая расправа со стороны продработников, которые зачастую не признавали никаких руководящих органов». Было принято решение вернуть крестьянам незначительную часть продовольственного хлеба, ранее изъятого у них по разверстке и хранившегося на государственных ссыпных пунктах. На территории Тюменской губернии крестьяне получили возможность обмена, покупки, продажи и перевозки хлебозернофуража и картофеля, разрешалось свободное передвижение с товарами и продуктами. Продовольственные заградительные отряды были сняты с железнодорожных, водных путей и гужевых дорог[988].
В число политических мер входило следующее: крестьяне, арестованные за продовольственные прегрешения перед властью (невыполнение разверстки, сокрытие хлеба, невыполнение трудовых повинностей), освобождались. Получившим амнистию 1 мая 1921 г. возвращался конфискованный инвентарь за неуплату продразверстки. В сентябре губисполком внес уточнение: возврату подлежало имущество только недвижимое. Такое решение принималось в интересах бедноты, иначе пришлось бы конфискованное имущество, выданное бедноте, возвращать владельцам – бедное крестьянство оказалось бы в данном случае крайне недовольно[989]. Полномочное представительство ВЧК по Сибири, реввоентрибунал Сибири в апреле были вынуждены принимать решения об освобождении крестьян в повстанческих районах из—под стражи. В этом же ряду находились отзыв выездной сессии губревтрибунала из Курганского уезда с 1 мая, освобождение до 500 человек на время посева арестованных крестьян Курганского уезда под подписку[990].
Указанные экономические
